Пётр Гуреев "Русь изначальная: русалки"

В деревушке отдаленной
Жил был парень молодой.
Девок много в той деревне,
Только глянулся одной -
Синих глаз с него не сводит,
Так и ходит по пятам,
Норовит случайно встретить
И увидеть тут и там.
Пареньку всё это лестно -
Лепа девица собой,
И нарёк её женою
Он осеннею порой.

Но недолго счастье длилось -
Стало ясно, поспешил.
Только лишь наступит лето ,
Дома усидеть нет сил.
На русальной на неделе
Так и хочется в леса -
Издавна его манила
Их волшебная краса.
Ласки девичьей изведать
Денно, нощно он алкал,
Целовался, миловался
Не единожды в мечтах.
Все бы было хорошо, 
Но в народе говорят -
Коль попал в лес в эту пору
Не воротишься назад,
Длинновласые плутовки
Доведут, ой, до беды.
С озорным девичьим смехом
Выйдут плавно из воды,
Красотою неземною
Вмиг тебя заворожат.
Ты не будешь в силах даже
Оторвать от чуда взгляд.
А потом разденут молча, 
Станут страстно миловать,
А, насытившися вволю,
До умора щекотать.
И от этой жуткой пытки
Не уйти, не убежать…
Страшно очень, но охота
Страсть русалочек познать.

Так и маялся бедняга,
Что не мог ни есть, ни спать,
Между волей и неволей
Ой как трудно выбирать.

На окраине деревни,
То ль на счастье, то ль беду,
В одиночестве и страхе
Нелюдимый жил колдун.
Вот к нему, как раз под вечер,
Паренек наш и зашел -
Между прочим, о русалках
Разговоры с ним завел.
Тот, уставший от молчанья,
Собеседнику был рад
И поведал откровенно,
Как найти с русалкой лад.
« Слушай, парень, от нечистой
Есть один лишь оберег -
Никакое там не чудо,
А простой нательный крест.
Потому русалки сзади
Нападают на людей,
Что нательный крестик носят
На груди, а не спине.
На русальной коль неделе
Соберешься ночью в лес,
Не забудь для оберега
Взять второй с собою крест.
Будут вкруг русалки виться,
Но к тебе не подойти,
Потому что есть защита
На спине и на груди».

В расчудесном настроенье
Паренек оставил дом
И, как солнышко сгорело,
В лес пустился прямиком.
А зашел он в лес дремучий,
Сразу так и обомлел,
Никогда еще не видел
Столько обнаженных тел…
Та, усевшись на березке,
Распустила волоса.
Та с улыбкой ножки моет,
Наклонившись у пруда.
Кто смеясь играет в салки,
А кто водит хоровод -
Все у них как у людей,
Жительниц-прелестниц вод.
Вмиг картина изменилась,
Появился лишь смельчак.
Надо ж с ним побаловаться
Ведь мужчина как никак,
И накинулись шалуньи
На беднягу всей гурьбой,
Чтобы было не повадно
В лес ходить ночной порой.
Только вот не подойти
Им к красавцу со спины,
Отгоняет крест нательный
Обольстительниц лесных.
Уж они и так и эдак
Над его главой кружат…
Околдованный вниманьем
Он и сам уже не рад,
Что наслушавшись советов
Крестик на спину одел.
Если разобраться здраво
Сам русалочек хотел.

И промолвив: «будь что будет»
Резко дернул за гайтан,
Тут русалки налетели
Как жестокий ураган,
Наземь бедного свалили
И давай его ласкать,
Нежно-нежно, страстно-страстно
Миловать и целовать.
От такой чудесной пытки
Парень выбился из сил,
Обольстительниц-шалуний
О пощаде попросил.
Только это все напрасно,
Их теперь уж не унять,
По законам жанра надо
До смерти защекотать.
Но одной из девиц, очень
Стало жалко молодца:
«Ой, сестрицы, пожалейте,
Нет на нем уже лица,
Сделаем давай носилки
Из березовых ветвей,
И снесем его до хаты
Да к молоденькой жене».
И смеясь вовсю бедовки
Понесли его домой,
Уложили на постельку
С раскрасавицей женой.

Та проснувшись обомлела,
Что за вид у муженька:
«Признавайся окаянный
Где ты был, спала пока?»
Долго-долго, слезно-слезно
Он прощеньице просил…
И простила… потому что
Был ее он сердцу мил.

Ох, давно же это было,
Много лет с тех пор прошло,
И за все, за эти годы
В лес тот больше ни ногой!

Только память, вот зараза,
Сердце все-таки щемит,
Незабвенный чудный вечер
До сих пор в глазах стоит!

"Your Feet" by Pablo Neruda

When I cannot look at your face
I look at your feet.
Your feet of arched bone,
your hard little feet.
I know that they support you,
and that your sweet weight
rises upon them.
Your waist and your breasts,
the doubled purple
of your nipples,
the sockets of your eyes
that have just flown away,
your wide fruit mouth,
your red tresses,
my little tower.
But I love your feet
only because they walked
upon the earth and upon
the wind and upon the waters,
until they found me.

Пабло Неруда "У твоих ног"

Бывает так, что не смотрю тебе в глаза,
Но, опуская взгляд,  смотрю на пару милых ног,
Моя ты озорница-стрекоза,
Мой дивный, нежный, женский Бог.

Твоя ступня изящна и мала,
Хотя по тысячи дорог
Она порой по камню шла...
Мой дивный, нежный, женский Бог.

Прелестных пяток ровно две,
Они твой знойный держат стан,
И груди нежных тоже две
Меня поймали в свой капкан.

Всё, что в тебе я так люблю,
Глаза, и бёдра, и уста,
Всё держит ноженька твоя,
И к ней я страстию горю.

Но всё же больше этих благ,
Пьянящих взгляд как сладкий грог,
Меня пленяет милый факт,
Что ими шёл ко мне мой Бог.

Сквозь холод, беды и ветра,
И, обойдя весь шар земной,
Они нашли ж таки меня
И покорили красотой.

Хотя в тексте "Укрощения строптивой" Шекспира вроде бы нет явного описания щекотки, в некоторых театральных постановках она всё же присутствует:

Зато в "Много шума из ничего" есть:

А ещё у Мольера в "Тартюфе" есть небольшой тематический моментик:

Забавно, но не во всех постановках он есть.

Пардон, нервируют в плане "хочу это сделать, но что-то мешает"? ))

Можно и так сказать) Читаю, релаксирую, а тут сцена с щекоткой... и все, какое уже тут спокойное и мирное чтение сцену-то хочется мысленно развить!

Дональд Майкл Томас "Белый отель"

Вскоре от усталости у них начали заплетаться языки — пастор тоже был далеко не молодым человеком, — и они оставили разговор, чтобы поберечь силы. Мысли священника вновь обратились к той груди, которую ему довелось сосать. Он пытался припомнить ее округлость и теплоту. Он думал также о мадам Коттен, которая во время их сегодняшнего похода дала ему такой хороший совет относительно томившего его чувства вины.
Освободив пышную плоть мадам Коттен от китового уса, который после обильного обеда глубоко в нее врезался, двое ее юных друзей принялись щекотать ее и пощипывать, а она металась, вскрикивала и смеялась, пытаясь вырваться из их рук. Она сдуру рассказала им, что боится щекотки, и теперь они могли делать с ней все что угодно. Она не могла противостоять сильному молодому человеку, даже если не учитывать молодую женщину, тоже навалившуюся на нее. Один или два раза она чуть было не освободилась и не соскочила с кровати, но всякий раз юноша погружал свой большой палец в ее самое нежное место — внизу живота — и ей приходилось покоряться, откинувшись на спину и задыхаясь. Затем, когда она ослабела и утратила контроль над собой, они схватили ее за бедра и широко их раздвинули, а она визжала и опять вырывалась, заходясь от смеха, когда ей щекотали ступни. Юноша оказался у нее между бедер и собственным ртом прервал ее крики, так что ей, чтобы получить возможность дышать, пришлось пообещать быть паинькой и позволить ему это сделать. Она задыхалась и смеялась, уже более спокойно, а потом смех сменился быстрыми вздохами, и губы ее то нежно улыбались, то соединялись с его губами в кратких, беглых поцелуях.